Ведь пока не только мы -- американцы тоже смотрят на своих героинь сквозь кавычки привычек. Whistleblowing -- пока еще странное, заставляющее мир смущаться явление. Хотя в США лет пять управленцы, финансисты, экономисты штудируют эссе Джона Перри Барлоу -- Cybernomics: Toward a Theory of Information Economy. John Perry Barlow. Киберномика: к теории информационной экономики The Marrill Lynch Forum. Скотовод из какого-то, бог его знает, Вайоминга Барлоу бросил пастьбу стад и написал о том, что устройство современной экономики напрямую копирует биологическое устройство жизни. Развиваются участки с интенсивным информационным обменом. Отмирают участки, закрывшие, утаившие информацию. Нарушение в информационном обмене есть болезнь.
Барлоу много каких выводов из этого сделал: написал, например, что copyright, авторское право -- атавизм, рудимент промышленной эпохи и камень на ногах нынешней. Но главное -- позволил взглянуть на все процессы, происходящие с нами, как на процессы передачи информации (полная остановка и есть смерть). Если Барлоу прав (а где контраргументы?), то стукач -- всего лишь клетка, доносящая информацию о болезни.
Это к вопросу о содержании процесса и объективной востребованности, так сказать, сигнальных клеток.
Что же касается формы, то интеллектуалами западного мира лет сорок как прочитаны Берроуз и Керуак, доказавшие, что форма сама по себе не может быть ни моральной, ни аморальной. Кумир интеллектуалов европейских Жан Жене еще в 1950-м в «Дневнике вора» провозгласил жизненным кредо предательство и воровство.
То есть эстетически whistleblowing там был если не обкатан, то опробован. Богохульство (с ортодоксальной точки зрения) свершалось -- и ничего, не разверзались небеса. Американец Эдмунд Уайт -- кстати, биограф Жене -- в «Истории одного мальчика» рассказывает, как предавший друга герой (наркотики в колледже, донос начальству) обрел тем самым себя самого. Уайт получил премию Американской академии искусства и литературы.
Мы не другие, мы такие же, просто отстаем. Наш самый ужасный литературный enfant, Эдуард Лимонов, мог сознаться в чем угодно, кроме доносительства. Манифеста отечественного свистуна, изложенного вкусным русским языком, не существует. К сожалению.
პატარა ამონარიდი სტატიიდან.
This post has been edited by GT on 30 Jan 2004, 12:33