ფორემ საკონცენტრაციო ბანაკში ბანაკის ჯალათ უფროსს [შიშის ზარს რომ სცემდა ყველას] პატიმრების შერენგის და დაცვის წინაშე ისეთი თხლიშა სახეში, რომ კინაღამ სული გააფრთხობინა. სამარისებული სიჩუმე ჩამოვარდნილა, ადგა ის უფროსი, ერთი შეხედა, უხმოდ გატრიალდა და წავიდა ...
Вскоре из-за барака появился высокий немецкий офицер, ведя на поводке примерно трехмесячного черного дога немецкой породы. Щенок весело вилял длинным хвостом и путался в ногах у идущих следом двух офицеров и трех вооруженных автоматами солдат личной охраны. Христофор Николаевич шепнул мне: «Говорят, у Гитлера такие же доги». – «На кой они ему?» – поинтересовался я. – «Подражает Бисмарку – тоже любил эту породу».
Обер-штурмфюрер внимательно проверял нашу работу – мы копали рвы. Он довольно долго прохаживался туда и обратно, кого вытянул плеткой, кому пригрозил расстрелом.
Мы с Христофором Николаевичем работали рядышком и, когда он приблизился к ним, оба невольно побледнели. Фалькенштейн, будто нарочно, остановился перед Христофором Николаевичем, возможно, его внимание привлекла отросшая борода.
«Откуда родом?» – спросил начальник лагеря.
«Нездешний я», – ответил Христофор Николаевич и погладил по голове дога, опершегося лапой на его колено.
«Значит, нездешний?!» – зло усмехнулся офицер и вдруг как заорет: «Оставь собаку и на колени!»
Наклонившийся, чтобы погладить дога, Христофор Николаевич выпрямился и словно застыл на месте. Лишь глаза его в упор смотрели на немца. Мне показалось, это длилось вечность – поединок взглядов. Затем начальник лагеря схватился за кнут, взмахнул им и тот, со свистом прорезав воздух, хлестнул Христофора Николаевича.
Испуганная Фрида прижалась к ногам хозяина и заскулила.
Я еще не успел осознать, что Христофор Николаевич даже не шевельнулся, как он размахнулся и залепил своей богатырской рукой такую оплеуху начальнику лагеря, что тот сначала выронил в яму кнут, а затем рухнул на свежевскопанную землю.
Все стояли, словно зачарованные, смотрели на поднявшего лай щенка и даже думать боялись, что за этим последует. У одного из офицеров сопровождения выступила на виске капля пота, скатилась и упала на руку, сжимавшую «вальтер».
Начальник лагеря с трудом поднялся, из носу шла кровь. Сопровождавший его офицер протянул свой платок.
«Что это?!» – заорал он на подчиненного и бросил платок ему в лицо. – «Подать мне кнут!» Второй офицер спрыгнул в яму и отыскал кнут.
Между тем начальник лагеря достал свой платок, утер кровь и приказал автоматчикам отойти назад. Взбешенный, взглянул он на пленного и дрожавшая от гнева, тянувшаяся к «парабеллуму» его рука застыла на полпути – Христофор Николаевич простодушно улыбался ему. Затем поднял Фриду на руки, и та перестала лаять, он приласкал, поцеловал ее и опустил на землю.
Тогда я впервые увидел и почувствовал, как может безоружный человек одолеть вооруженного до зубов начальника лагеря.
«А он настоящий молодец, смельчак!» – сказал мне той ночью Христофор Николаевич, когда мы легли спать.
Сначала я не понял, тольео потом до меня дошло, что расстрелять безоружного пленного за оплеуху – значило для начальника лагеря обер-штурмфюрера Ганса фон Фалькенштейна расписаться в собственной трусости. Как-никак он был барон, а не какой-то там самозваный Лжедмитрий.
ფორე კაცი იყო ... მხოლოდ 2 საბჭოთა მოქალაქეს აქვს მიღებული იტალიის ეროვნული გმირის წოდება. ერთერთი ფორეა ...
ფორე მოსულისშვილი
