ОПЫТ ОХОТЫ НА ВОЛКОВ С ПОДХОДА Борьба с волками трудна, так как этот зверь осторожен и прекрасно приспособлен к жизни в ближайшем соседстве с человеком, который ненавидит его и при наличии ружья почти всегда стреляет на любой дистанции.
Много существует различных способов истребления волка, но я хочу описать один из способов индивидуальной охоты на волков с пулевым оружием, который мне удалось с успехом применить в поле.
Охота в поле с пулевым оружиемМожно, конечно, и в поле подойти или подползти к спящему волку на картечный выстрел, но это удается очень редко. Такая охота требует огромного терпения и, главное, носит случайный характер. Очень мало охотников, которые могут похвастаться тем, что они убили волков в поле из дробовика, верный выстрел, из которого может быть сделан самое большое на 50—60 м.
В открытой местности зверь может быть убит на расстоянии до 400 м, если охотник будет применять хорошее современное пулевое оружие при соответствующих патронах. А дистанция в 150 и 200 м доступна самым рядовым и не новым пулевым ружьям, с кустарным, самодельным патроном.
Два зимних сезона мне удалось охотиться с пулевым оружием (карабинами и тройниками) в ближайших окрестностях г. Тамбова, причем в феврале и начале марта 1946 г. за шесть охот с охотничьим карабином мне удалось взять одного волка, девять лисиц и четырех русаков. В январе же 1947 г., во время отпуска, за 11—12 очень близких к городу и кратковременных (по 5—6 часов) охот, “от поезда до поезда”, я охотился с тройником в основном за волками и взял их пять, а попутно — еще пять лисиц; все звери были добыты исключительно пулей.
На основе этого, хоть и не очень богатого, опыта я могу смело утверждать, что охота с нарезным оружием в поле и в степи, в особенности же в местности неровной, изрезан-, ной оврагами, лощинами, или холмистой будет очень удачной и добычливой, если посвящать ей не несколько часов в день, от случая к случаю, как было у меня, а, например, весь зимний сезон. В местности, богатой волками, какой является Тамбовская область (а она — не исключение), вполне возможно одному охотнику, владеющему тройником и умеющему мало-мальски прилично стрелять пулей, убить за зиму по меньшей мере два десятка валков и попутно 30—40 лисиц.
Я уверен, что по своей эффективности охота с пулевым оружием вряд ли уступит другой какой-либо, самой добычливой охоте на волка, а как охота индивидуальная по своим результатам будет безусловно добычливее всякой другой.
По переживаниям, которые дает эта охота ее трудно сравнить с другими видами охоты на волка. Мне пришлось испытать почти все способы охоты на волка, и я уверен, что это самая волнующая, самая активная и, значит, самая интересная спортивная охота. Никогда трофей не доставляет так много удовлетворения и удовольствия, как на этой охоте: ведь зверя здесь удается взять, только применив все свои охотничьи способности — находчивость, терпение, выносливость, наблюдательность, настойчивость, уменье метко стрелять. Кроме того, охота происходит 'на чистой, открытой местности. Победа в таких условиях над противником чутким, осторожным, умеющим оберегать свою толстую серую шкуру, особенно приятна и запоминается надолго.
Не каждый, конечно, имеет хорошее пулевое оружие, на каждый умеет им хорошо пользоваться и не всякое пулевое оружие годится для охоты по волку. Но за последнее время у советских охотников появилось довольно большое количество так называемого комбинированного оружия — тройников и двойников (бюксфлинтов и бокбюксфлинтов), и наши оружейные заводы производят сейчас хорошие охотничьи карабины для охотников-промысловиков.
Иногда говорят, что стрельба пулей в населенной местности может быть опасна. На это я скажу, что волка, да и лису, очень редко приходится стрелять близко от населенных пунктов; самая же сильная пуля (даже пуля боевой винтовки), которой стреляют над самой поверхностью земли, быстро зарывается в снег или землю и очень редко рикошетирует; но если такая пуля и пойдет иногда рикошетом, то далее 1, максимум 1,5 км она улететь не может. К тому же нужно отметить, что даже у нас, в средней полосе СССР, деревни и села далеко не так густо расположены, чтобы мешать стрельбе пулей.
Во всяком случае, при достаточной осторожности охотника, при большой видимости в поле стрельба пулей из нарезного оружия абсолютно безопасна для населения.
Говорят, что нужно быть снайпером, чтобы хорошо стрелять пулей на охоте, что это не воем дается и что это способ одиночных “редких”, если можно так выразиться, охотников. Все это неправда.
Научиться очень прилично стрелять пулей из тройника, двойника или карабина вовсе не трудно; это искусство при желании легко постигнет каждый охотник, тем более, что очень многие из них, побывав в рядах Советской Армии, хорошо знакомы с пулевой стрельбой.
В Тамбове есть несколько охотников, “заразившихся” от меня интересом к пулевой стрельбе; все они сейчас из своих тройников вполне удовлетворительно стреляют пулей по лисам к даже зайцам.
Конечно, умение стрелять нужно. Но разве для того, чтобы удачно ловить капканами волков, не нужно умение, не нужны хорошие капканы, разве так много у нас хороших капканщиков?
Я не хочу сказать, что нужно в массовом масштабе распространять нарезное оружие среди охотников, хотя это было бы совсем не плохо: охотники, особенно молодежь, учились бы стрелять из пулевого оружия, что, безусловно, только полезно. Нельзя забывать, что многие снайперы в Отечественную войну выдвигались из охотников.
Охота с пулевым оружием —это чисто индивидуальная охота; здесь не только большая компания, но даже один товарищ может только помешать или в лучшем случае не быть ничем полезным.
Я занимался охотой с пулевым оружием только с подхода — изредка пешком, а в большинстве случаев на лыжах. О возможности поохотиться с подъезда, на лошади, я мог только мечтать; между тем такая охота, безусловно, была бы гораздо добычливей, так как волк гораздо доверчивее относится к знакомым ему безвредным проезжим; подпуская их на самую близкую для пулевой стрельбы дистанцию — 100—150 м, он в то же время с большой подозрительностью относится к незнакомой белой фигуре одинокого человека.
Погода, наличие или отсутствие пороши не имеют почти никакого значения на охоте с пулевым ружьем. Ветер же необходим, и чем он сильнее, тем лучше; в тихую погоду охота с подхода редко может быть удачной.
Свой маршрут на день я строил всегда с учетом направления ветра, стараясь двигаться обязательно против ветра или, в крайнем случае, при боковом ветре.
Основное условие в охоте с подхода в поле с нарезным оружием заключается в том, чтобы увидеть волка раньше, чем он увидит охотника. Надо подчеркнуть, что зрение волка чрезвычайно остро, он прекрасно замечает охотника, даже в белом халате, далее чем за километр, в особенности в движении, и сразу же, не раздумывая, уходит от него, сначала вскачь, а потом крупной рысью.
Здесь особенное значение имеет сильный бинокль, позволяющий увидеть лежащего или идущего зверя раньше, чем он увидит охотника, т. е. на расстоянии в 2—3 км; поэтому на долю бинокля на этой охоте я отвожу более 50 % успеха.
Бинокли я применял разные — шести- восьми- десяти- кратные, но остановился на прекрасном, с большой светосилой, десятикратном бинокле (10X50), дающем замечательную видимость при большом поле зрения, даже в сумерках, в тумане. Есть бинокли еще более хорошие и сильные, например виденный мною у товарища охотничий двенадцатикратный; такой бинокль, кажется, лучшее, о чем можно мечтать для охоты в степи и в поле.
Волка, замеченного на большом расстоянии лежащим, я начинаю скрадывать, пользуясь всякими неровностями местности — оврагами, лощинами, бугорками и т. д., стараясь приблизиться к нему на верный пулевой выстрел, т. е. на 150—200 м, что не всегда удается из-за большой осторожности зверя. К волку спящему, да притом одиночке, конечно, гораздо легче подойти на выстрел, чем к стайке, где обязательно то один, то другой прерывает сон, поднимает голову и внимательно оглядывается крутом. ? Очень часто волки ложатся в поле где-либо в бурьяне или на совершенно чистом месте, так что, даже пользуясь укрытиями, не удается приблизиться к ним на выстрел. Тогда приходится ползти “по-пластунски” (это нелегкая работа) иной раз не одну сотню метров, ни на одну секунду не спуская глаз с лежащего зверя. Все это, конечно, проделывается по возможности при встречном ветре.
Часто приходится моментально замирать в любом положении в тот момент, когда волк поднимает морду, и лежать так, почти не дыша, до той поры, когда, оглядевшись кругом, зверь опустит голову. По возможности нужно подходить или подползать к волку со стороны спины. Чем сильнее ветер, тем вернее удастся подползти или подкрасться к волку. В тихую же погоду это почти напрасная работа.
Волка на ходу скрасть гораздо труднее. В этом случае охота может быть удачной только на пересеченной местности, так как волк далеко и прекрасно видит, и напрасны будут старания охотника забежать ему наперерез или вообще приблизиться на выстрел на ровной, чистой местности.
Вообще нужно стремиться забежать волку наперед, чтобы встретить его в каком-то удобном месте; причем охотнику необходимо вовремя остановиться за укрытием и выжидать зверя, что не всегда удается, — нужно как-то инстинктивно догадаться, когда и где остановиться, и необходимо обязательно увидеть зверя раньше, чем он увидит охотника; иначе не удастся сделать выстрел — волк моментально скроется с глаз за каким-либо бугром или в лощине. После этого, если и удастся увидеть волка еще раз в этот день, то лишь очень далеко от этого места, но рассчитывать на встречу с ним на близком расстоянии уже нельзя.
Большое значение на этой охоте имеет уменье хорошо владеть лыжами, так как часто бывает нужно очень быстро добежать до какого-либо пункта, иногда по пересеченной местности, подняться на крутой бугор или спуститься с него. Лыжи для охоты в поле я применяю короткие, узкие, легкие, спортивного типа, которые не тонут на таежном степном снегу. К ногам они прикрепляются жесткими креплениями, позволяющими владеть лыжами так же, как своими ногами, и позволяющими при надобности снять или надеть лыжи буквально в 3—4 секунды.
Лыжи следует покрасить масляной краской в белый цвет, потому что темные лыжи, при движении на белом снегу, очень далеко замечаются волком — он смотрит, в основном, понизу.
Белый халат для охоты я не применяю, потому что полы халата треплются ветром, шумно хлопают по ногам, да и ноги из-под него видны, что нехорошо, если охотник обут в темные валенки.
В холодные ветреные дни на телогрейку и ватные брюки (в теплую погоду я не надеваю ватных брюк) рекомендуется надевать прямо через валенки широкие белые штаны — они и в поясе и внизу на резинках, а сверху — тоже широкую блузу с пришитым к ней капюшоном; это костюм военного образца, применявшийся нашими лыжниками вовремя войны. Надевание костюма прямо в поле занимает не более 5 минут.
Для облегчения стрельбы пулей, особенно по неподвижному зверю и на больших расстояниях, я применяю так называемые сошки, т. е. две метровые палочки, толщиной в мизинец взрослого человека, которые перед выходом на охоту или прямо на охоте изготовляются в несколько минут из любого кустарника и обстругиваются добела. Сошки ношу с левой стороны за поясом, где они совершенно не мешают ни ходьбе, ни стрельбе дробью по вскочившему близко зайцу (в том случае, конечно, если это не может помешать охоте на серьезного зверя).
Бинокль ношу на длинном ремешке сбоку через плечо с правой стороны; здесь он всегда под рукой, не мешает владеть ружьем, не демаскирует, так как прикрыт рукой; при подползании или беге бинокль засовывается под резиновый пояс белых брюк, защищающих его от снега и прижимающих к телу так, что он совсем не мешает.
Ружье ношу обычно на левом плече, но когда зверь близко, снимаю его и ношу на согнутой левой руке вперед или в вытянутой вниз правой руке стволами вперед. При подползании “по-пластунски” ружье надо держать правой рукой за ремень, около верхней антабки снизу, стволами вперед, так что казенная часть стволов лежит на предплечье правой руки, а ложа тащится по снегу.
Таково мое снаряжение на этой охоте. Сама охота производится следующим образом.
Зная по прежним охотам или по рассказам местных жителей о месте, где часто видят волков, я выхожу туда и стараюсь заметить зверей на лежке или в движении, после чего уже соображаю, как лучше организовать охоту. Двигаясь, я беспрерывно наблюдаю за местностью и по самому горизонту и ближе, как впереди, так и по сторонам и даже сзади.
Очень часто я пользуюсь биноклем, проверяю каждую подозрительную точку, каждое пятнышко, да и так просто через каждые 2—3 минуты обшариваю все кругом; причем почему-то бродячего зверя часто приходилось замечать именно позади себя.
Если я замечаю волка лежащим, то тщательно в бинокль изучаю окружающую его местность: меня интересуют ближайшие к нему овраги, лощины, по которым можно будет подойти возможно ближе к зверю, сообразуясь с ветром. Хорошо осмотревшись, стараюсь поскорее скрыться с глаз волка, чтобы он, вдруг подняв голову, не заметил меня.
В том случае, если замечен зверь (или группа зверей) в движении, дело безусловно сложнее, здесь мало времени на всякие размышления. Быстро осмотрев местность в той стороне, куда движется зверь, надо стараться еще быстрее скрыться с его глаз и, быстро ориентировавшись в обстановке и наметив план действий, начинать проводить его в жизнь. В основном план этот заключается в быстром и умелом сближении со зверем — или надо ждать его на себя, если по счастливой случайности путь его будет лежать на вас, или мчаться во всю мочь, чтобы в каком-то месте перехватить серого бродягу...
Никогда не забыть мне одного дня.
Дело было 28 января 1947 г. в 20 км с небольшим от города Тамбова. Стоял мороз градусов 20 с лишним, с резким северным ветром. Охота у нас с приятелем в такую погоду не особенно ладилась,— приятель мой был с дробовиком, и для него мои планы найти в тех краях волков не сулили особых удач. Я же только и мечтал о волках, искал их, знал, что они в том районе постоянно держатся, так как двух в этом месяце я там уже убил и оружие мое — прекрасная трехстволка — было мною приобретено специально для волков и получало в этом месяце боевое крещение.
Мне не хотелось лишать охоты товарища, так как, занявшись волками, я не размениваюсь на другое, а ему на охоте по волкам нечего было делать с двухстволкой 28-го калибра. Я не пошел с ним за русаками, но, наткнувшись на лисичку, мы занялись ею и гоняли ее часа три.
Лисичка спаслась благодаря осечке пулевого ствола моего тройника, у которого в сильные морозы смазка в бойке застывала и иногда получались обидные осечки. Так было и в этот раз: лиса вышла ни меня, я давно ожидал ее за пригорком, метров на 85, — но счастлив был у нее тот день.
Мы возвращались под вечер на станцию к поезду, до которого оставалось часа полтора, и проверили попутно хороший отлогий овраг с кустиками, где имелись шансы поднять русака. Я шел правым берегом оврага, по привычке всматриваясь больше по горизонту, чем по ближайшим кустам. Далеко-далеко справа мое внимание привлекла какая-то темная точечка. Привычным движением вскинул к глазам свой бинокль — волк. Он потихонечку трусил наискось к оврагу, по которому мы только что прошли. В три-четыре секунды я охватил взглядом приблизительный путь зверя, и в голове моментально сложился план действий.
Я крикнул товарищу, что побегу волку наперерез, и, повернув на 180°, помчался своим старым следом, потом спустился на дно оврага, на ходу заменяя,, дробь картечными патронами, а в пулевой ствол заложил, как я его называю, “родной” патрон тройника, которых я имел всего около десятка, с пулей в полуоболочке; второй такой же патрон на всякий случай я имею привычку держать наготове в ладони левой руки.
Мчался я так, как бывало бегал на лыжных соревнованиях, — во весь дух. Встречный ветер резал лицо, щипал щеки, но до этих ли пустяков было сейчас!.. Иногда оглядывался на товарища — он остался где-то далеко сзади на бугре.
Я пробежал около километра, когда мне стало казаться, что пора уже посмотреть, где волк; может быть, я уже дальше его убежал... Эти мысли беспокоили меня уже с минуту, я стал сбавлять ход и наискось полез на гору из оврага, глубоко и редко вдыхая и выдыхая воздух, чтобы быстрее успокоить возбужденное бегом дыхание, — иначе никогда не удастся попасть пулей в цель, в чем я неоднократно убеждался.
Больше всего я боялся, что волк заметит меня в движении раньше, чем я его увижу, и тогда пропали мои труды.
Осторожненько я высунул голову из-за бугра, окинул взглядом все поле слева — ничего. Еще раз смотрю — нет волка. Где же он, неужели свернул? Куда? И вдруг... вот он где, оказывается!
Хотя я и быстро бежал, но волк пересек овраг метрах в 300 впереди меня, и я увидел его уже поднимающимся на правый склон оврага наискось от меня. Вот он остановился, гордо поднял голову и смотрит в мою сторону безо всякой тревоги — на таком расстоянии я ему не страшен. У меня нет сошек — я их потерял часа два назад, и в эти секунды я жалею об их отсутствии — до волка очень далеко, но выстрелить хочется, все равно ведь он уходит.
“Эх, была не была... — моментально рождается мысль, — все-таки буду стрелять”.
Быстро поворачиваюсь левым боком к волку, становлюсь на колено, вскидываю тройник, целюсь, но зверь, видимо заподозрив неприятность, рысцой уходит вверх, и я опускаю ружье, не решаясь стрелять так далёко, на ходу.
Волк прошел еще метров 50, выбрался на бугор и по своей привычке останавливаться на возвышенностях, чтобы оглядеться, стал правым боком ко мне.
Вновь тройник у плеча, но мысль о том, что до волка очень далеко —не менее 400 м, останавливает меня, опять я поднимаю голову, прикидываю взглядом расстояние и, наконец, решаюсь.
Беру крупную мушку, но не под цель, как обычно, а по верхнему краю волка, против передних ног, и касаюсь шнеллера...
В первые секунды не верится глазам, — волк падает, как подкошенный, и не движется... Я не понимаю, почему это так, обычно даже с самой смертельной раной волк еще долго дергается и прыгает, а здесь — лежит, как мертвый. Смотрю в бинокль, — лежит. Оглядываюсь на товарища и торжествующе показываю ему рукой на волка, — видал, дескать, как я его. Он мне тоже что-то показывает рукой в сторону волка.
Перезаряжая на ходу тройник, я качусь в овраг, чтобы скорее добраться до своего трофея, но врезаюсь в снег
с водой —. по дну оврага образовалась посредине наледь, а рядом под снегом — вода.
Быстро вскакиваю, бранясь про себя, — ведь теперь на лыжах образуется лед. Делаю несколько ступающих шагов — лыжи уже не скользят. Но... что это там впереди?
За поворотом оврага, метрах в 150, вижу еще двух волков, которые топчутся в нерешительности перед водой, выступившей там поверх льда, — им надо перейти на ту сторону, а лапы в такой мороз мочить, видимо, очень не хочется.
Волки меня не видят,—я только голову показал.
Не раздумывая ни секунды, вскидываю тройник, беру на мушку того волка, который в этот момент остановился и нюхает воду, — жму гашетку, не успев завести и шнеллера...
Что-то сегодня мне так везет! И этот волк, как пораженный громом, рухнул на брюхо и застыл.
Второй волк, не поняв, откуда звук, галопом бросается прямо ко мне... Я падаю в снег, перевожу ружье на картечь и с секунды на секунду жду появления волчьей морды из-за поворота шагах в 30 от себя.
Секунды тянутся, как вечность. Волка почему-то нет... Беспокоит мысль, что третий ствол пустой, но я боюсь шевельнуться, чтобы зарядить его, ведь волк моментально заметит мое малейшее движение и в ту же секунду скроется.
Мучительное ожидание длилось, вероятно, около минуты, и, наконец, случилось то, чего я и боялся, — я увидел волка, переходящего мелкими шажками через лед, но метрах в 70 от меня.
Какая досада — пули нет. Бью картечью, волк взвизгивает и резко бросается вперед, поскользнувшись на льду; бью из второго ствола — волк рявкает, огрызается назад и скрывается за бугром. Ясно, ранен, — решаю я, однако преследовать его нет времени; к тому же у меня уже есть пара.
Радостно бегу к своим убитым волкам — оба лежат, как упали.. Беспокоит мысль, как бы не опоздать к поезду.
Подходит товарищ, поздравляет и рассказывает о том, чего я не видел: ему с бугра в бинокль вся картина была видна, как на ладони. Оказывается, всего шли три волка, но два приотстали, и я их сразу не заметил. Потом же, когда я убил первого волка, товарищ мой очень удивлялся, почему я еще не стреляю по паре. После же того, как второй волк был убит, третий сначала бросился ко мне, но потом остановился,— этого я не видел, — вернулся к упавшему, понюхал его и тихонько затрусил ко мне, еще остановился, выбирая место для перехода, и, наконец, стал перебираться через лед в том месте, где я его и увидел. Досадно,— знай я, что волк там задерживается, можно было бы успеть заложить пулю, и вместо пары у меня было бы три убитых волка.
Первый волк оказался старым, крупным рыжевато-светлосерым самцом; пуля пробила ему голову навылет. Второй был тоже кобель, но переярок и тоже оказался с пробитой насквозь головой. Удивительно удачные попадания...
С третьим волком, — точнее волчицей-переярком — я встретился недели через две почти в том же районе. Она лежала в бурьянах на совершенно чистом месте и встала, не подпустив меня метров на 500. Я ударил пулей в оболочке, так как подходить ближе было безнадежно, — и промахнулся. Она пошла к знакомым мне оврагам, я этими же оврагами побежал за ней. Нечаянно я попался волчице на глаза чем еще больше напугал ее, и она затрусила в местность, абсолютно ровную на много километров.
Надежды взять этого зверя почти не было, но я упорствовал и решил посвятить погоне весь день.
Волчица шла параллельно линии железной дороги, в 2—3 км от нее, я же двигался по посадкам около линии наравне со зверем, следя за ним в бинокль, в тайной надежде, что волчица вздумает перейти на другую сторону линии — к месту постоянного обитания волков, — и мне тогда легко будет ее встретить.
Волчица шла уже шагом с частыми остановками, все время оглядываясь туда, где видела меня последний раз, но я был далеко оттуда и посмеивался над ней. Несколько раз она ложилась, но не спала, и подойти к ней нечего было и думать; я ждал, наблюдая в бинокль за всеми ее движениями. Так продолжалось уже часа четыре, и мне стало надоедать это пустое наблюдение. Я ушел уже километров за 12 от места, где впервые поднял зверя, и был около следующей станции — Сабурово, когда вдруг волчица свернула к посадкам. Настроение мое сразу поднялось.
Но, не доходя до посадок с километр, волчица легла и довольно крепко заснула, лишь изредка поднимая голову и, оглядываясь в ту сторону, откуда пришла, но не видя там никого, успокоилась. Подождав минут 20, я пошел, делая большой круг к самому селу, чтобы потом приблизиться к волчице, укрывшись за стогом клевера, одиноко стоявшим среди поля; мне казалось, что от этого стога волчица лежит метрах в 400.
Вот, наконец, я у стога, сердце стучит, волнуюсь: вдруг ушла, ведь я давно ее не вижу.
Снимаю лыжи и лезу на стог, который с одного бока уже расковыряли бравшие сено колхозники. Осторожно выглядываю — и радость! Или я издали ошибся, или волчица еще ближе подошла к стогу, но лежала она от меня теперь всего в 200—220 м и спала.
Мне до того хотелось попасть в нее, что, боясь промахнуться, я очень волновался. Около 15 минут я пристраивался поудобнее, вынул пулю, несколько раз спускал впустую курок, прицеливаясь в зверя, успокаивал себя, но как только решал выстрелить, — сердце начинало стучать, и мушка колебалась...
За это время волчица много раз поднимала голову, осматривалась кругом и особенно тщательно смотрела туда, откуда пришла.
Я торжествовал: умна ты, голубушка, очень умна, хитра и осторожна, но человек перехитрил тебя — я рядом с тобою, и сейчас будет расплата...
Два запасных патрона в левой руке. Наконец, касаюсь шнеллера — выстрел. Моя волчица, как сумасшедшая, карьером мчится к посадкам... Промах... Какой обидный промах! Руки машинально приготовили ружье, — новая пуля уже в стволе... Буду стрелять на ходу, все равно все пропало, — решаю я. Веду ружье, держа мушку перед ее мордой, — она мчится в полуугон от меня влево.
Вдруг остановка, волчица стоит, оглядываясь, 3—4 секунды — кругом никого. Я не успел прицелиться — волчица снова бежит, но уже рысью, левым боком ко мне. Опережаю ее мушкой сантиметров на 70, веду стволами ружья, снова касаюсь шнеллера — волчица становится на дыбы, падает, опять встает, прыгает во все стороны и самым истошным голосом визжит и рычит... Так продолжается секунд 15—20, наконец, она делает ко мне прыжка 3—4, падает, переворачивается через голову и замирает... Все.
Вне себя от радости сваливаюсь со стога, бегу к лыжам, скольжу к волчице; сначала аккуратно считаю шаги, но скоро сбиваюсь на рысь, бегу быстрее к ней... Какая же красавица! Среднего размера, какого-то дымчато-серо-голубого цвета, с темным ремнем на спине, она вызвала восхищение даже у меня, хотя я к волкам всегда почему-то питаю неимоверную ненависть.
Пуля попала волчице в левый бок, коснулась сердца и вывернула большой кусок кости из правой лопатки, сделав выходную рану размером 3X5 см. Стрелял я на 220—230 м. Первый выстрел по этому волку я сделал около 10 часов утра, а убил его в половине четвертого дня.
Удовлетворение победой было полнейшее... После стольких трудов, переживаний, разочарований, благодаря настойчивости и упорству я не бросил эту охоту вначале, когда шансов на удачу не было совершенно, ходил за зверем более 5 часов, но убил. Мог ли я даже мечтать взять этого зверя с дробовиком? Конечно, нет. Только с нарезным оружием возможна такая победа, такие богатые переживания и такое полное удовлетворение охотой.
Коротко о пулевом оружии и стрельбе из негоЕсли говорить о карабинах для стрельбы волков пулей, то самым доступным в настоящее время является упомянутый мною выше охотничий карабин, выпускаемый нашими заводами, калибра 8,2 мм под свинцовую пулю и бездымный порох. С баллистическими данными его я недостаточно знаком, но уверен, что на дистанции до 200—250 м это достаточно надежное оружие по волку.
Наши боевые винтовка и карабин безусловно годятся для охоты по волку, но обычная легкая пуля образца 1.908 г. не вызывает шока * и не рвет тела зверя, а пронизывает его насквозь, делая легкую рану. Эта же пуля, со спиленным (напильником) острым кончиком (до появления свинца, т. е. на 2,5—3,0 мм), имеет огромную убойность даже по лосям, делая большую рваную выходную рану.
Калибр нарезного оружия для стрельбы волка не имеет особого значения. Калибр может быть от 5,6 мм (обычный калибр наших малокалиберных винтовок) до 9,3 мм и даже выше. Решающее значение имеет патрон.
Научиться стрелять пулей можно достаточно быстро, и для этого не нужно очень много стрелять. В армии молодого солдата обучают один-два месяца, и после нескольких десятков выпущенных пуль он начинает хорошо попадать в цель; но, конечно, этому предшествует ряд теоретических занятий без выстрела. Не зная теории пулевой стрельбы, трудно быстро выучиться хорошо стрелять.
Успешно стрелять пулей на охоте можно только с упора. Очень помогают сошки.
Удачные попадания бывают в основном только по неподвижному зверю — лежачему или стоячему; попасть же пулей в зверя на бегу трудно, хотя и вполне возможно, и у меня было несколько таких попаданий по волкам, лисам и даже зайцам, несмотря на то, что я далеко не снайпер. Если возможно и позволяет местность, то стрелять нужно из положения лежа — это самое устойчивое положение; но, к сожалению, в поле всегда есть травинки, стебельки бурьяна, которые мешают стрелять лежа, поэтому чаще всего приходится стрелять с колена; однако это положение хорошо только с применением сошек. Без них лучше и устойчивее стрелять сидя, когда оба локтя лежат на коленях. Стрельба сидя и с сошек может быть очень точной.
Стрельба стоя — самая трудная, и ею нужно пользоваться только в крайних случаях или при стрельбе по убегающему зверю.
Много помогает устойчивости позиции, а значит, и точности стрельбы при всех положениях применение ремня с петлей, надеваемого на левую руку выше трицепса и затягиваемого пряжечкой. Этот способ дает лучшие результаты, чем при стрельбе без ремня.
Тот, кто хочет хорошо стрелять на охоте пулей, должен упражняться в стрельбе из своего оружия в тире или на местности, а также тренироваться дома в наводке и спуске курка без выстрела по маленьким мишенькам.
Шнеллер — это приспособление в спусковом механизме, делающее спуск курка очень легким; достаточно самого легкого прикосновения пальцем на шнеллер, как происходит выстрел. У большинства тройников и двойников шнеллер имеется. Взводится он посредством подачи переднего спускового крючка вперед.
Для того чтобы приучить палец к такому чуткому спуску, также необходима домашняя тренировка. Применение шнеллера очень помогает достигать точной стрельбы.
В. С. БИЗЮКИН
Художник Балашов Г.А. * * *
Охота на зайцевМаликМаликом называется весь обозначившийся на снегу за ночь путь зайца, начиная от его логова, где он дневал, до жировки, т. е. места, где он кормился, и обратного на лежку. Распознавание заячьих следов, весьма разнообразных по своему характеру, имеет весьма большое значение, так как для большинства ружейных охотников выслеживание зайцев, преимущественно русаков, составляет главный, а иногда и единственно доступный способ зимней охоты.
Прежде всего необходимо заметить, что сослеживание беляков весьма затруднительно, а потому "тропят" почти исключительно русаков. Белая шерсть беляка, очень мало отличающаяся от снежной поверхности, запутанность ходов и обыкновенно крепкое место для логова составляют причины, позволяющие беляку почти всегда уйти незамеченным. Кроме того, схождение малика беляка всегда утомительно, потому что беляк чрезвычайно запутывает свои ходы, набивает тропы, вбегает в жиры и в тропы других беляков, кружит, меча петли, и вообще так путает следы, что и самый опытный охотник тратит много времени на розыски беляка.
След беляка
След русака
Поэтому, в местностях, где встречаются и русаки и беляки, весьма важно умение отличать их по следу, что дается очень скоро. У беляка, живущего в лесу, где снег рыхлее, чем в поле, лапы сравнительно шире и круглее или, вернее, имеют широко раздвигающиеся пальцы, так что он оставляет на снегу отпечатки, приближающиеся очертанием к кругу; у русака же лапа уже и менее расширяется и след у него овальный, эллиптический. Когда снег не очень рыхл, при так называемой печатной пороше, будут выходить отпечатки отдельных пальцев, но следы задних лапок у русака все-таки будут значительно шире, чем у беляка.
Более удлиненные и параллельные друг другу и незначительно один другого опережающие отпечатки принадлежат задним ногам, а приближающиеся очертанием к кругу и следующие один за другим, в одну линию — передним.
Сидящий заяц оставляет отпечаток совсем другого вида: отпечатки передних ног находятся почти вместе, а задние лапки теряют несколько свою взаимную параллельность и так как заяц, сидя, сгибает задние ноги до первого сочленения, то на следу, кроме лапок, отпечатывается и весь пазанок. (На рисунке отпечатки задних лапок с пазанками заштрихованы.) За исключением этого случая, т. е. сидения, следы задних лапок всегда сохраняют параллельность, и если на рыхлом снегу будут замечены следы, в которых более крупные отпечатки задних ног идут врозь — косолапят, то это следы не зайца, а собаки, кошки или лисицы, когда они идут скачками. То же самое можно сказать и о следе, в котором одна задняя нога сильно опережает другую.
Нормальная побежка зайца — крупные прыжки, причем задние ноги он выносит почти или совсем одновременно, а передние ставит последовательно одна за другой. Только при очень больших прыжках заяц ставит и передние лапки почти вместе.
концевые следы
Обыкновенные заячьи следы называются концевыми, так как такими средними прыжками он идет на жиры и с них возвращается.
жировые следы
Жировые следы отличаются от концевых тем, что отпечатки лапок весьма близко отстоят друг от друга и отдельные следы почти сливаются. Называются они жировыми потому, что зайцы делают их там, где кормятся, потихоньку передвигаясь с места на место, часто садясь.
скидочные следы
Скидочные или сметочные следы оставляются самыми большими прыжками, делаемыми под углом к первоначальному направлению следа. Заяц ими старается скрыть, оборвать свой след, перед тем, когда задумал лечь. Число скидочных прыжков обыкновенно один, два, три, редко четыре, после чего идут опять обыкновенные, концевые следы. Большей частью перед скидкой заяц сдваивает свой след. Скидочные прыжки отличаются от концевых расстоянием между следами и тем, что отпечатки передних ног находятся вместе.
гонные следы
Гонные или взбудные следы делаются зайцем, когда его спугнут с логова — и он идет большими прыжками. Они имеют большое сходство или со скидочными, или с концевыми, но обратного направления, ибо отпечатки передних лапок ближе к отпечаткам задних лапок предыдущего, а не того же прыжка.
От логова, в котором русак сидел до сумерек, малик начинается жировыми следами, вскоре переходящими в концевые, ведущими иногда прямо на кормежку, т. е. на озимь, в сад, огороды или на уезженную дорогу. На жирах русак всегда кормится мелкими, весьма слитными передвижениями, часто останавливаясь и садясь. Закусив хорошенько, он иногда бегает и играет, причем тут попадаются гонные следы. Побегав, он или снова принимается за еду, или уже на заре отправляется с жиров концевыми следами на новое логово.
Эта сложная путаница на месте кормежки называется "жировка", как говорят охотники, или "жировой след". Он состоит из мелких, коротких прыжков, никогда не бывает прямолинейным.
Перед тем как выбрать себе надежное убежище на день, заяц начинает делать петли, т. е. закруглять свой ход, снова пересекая свои прежние следы. Петли эти занимают иногда большие площади, так что в точке А (см.рисунок) довольно редко можно с уверенностью сказать, не выкружив петли, принадлежат ли пересекающие следы сходимому малику или здесь прошел другой русак. Более двух петель замечается редко.
Вскоре после петель начинают встречаться двойки и тройки, т. е. сдваивание или страивание следа, причем следы бывают наложены один на другой, так что нужен навык для отличия сдвоенного следа от обыкновенного. После двойки обыкновенно заяц делает скидку в сторону, но после тройки, которая бывает сравнительно редко, сметок большей частью не бывает и заяц идет далее на значительное расстояние.
Чаще всего двойной и тройной след русака замечается по дорогам или по гребням оврагов, где почти всегда бывает мало снегу, а в начале зимы - в лощинах, луговинах и на только что замерзших ручьях и речках. Длина двоек как в одном и том же малике, так и в разных, бывает весьма непостоянна и изменяется от 5 до 150 шагов. Они несомненно указывают на близость логова и если русак идет еще после двойки со скидкой значительное расстояние, меняя скидочные прыжки на концевые, то это уже исключительный случай.
Тройки обыкновенно не достигают значительной длины и направление после них не изменяется и весьма редко следует за ними скидка. Скидка делается почти всегда под прямым углом к направлению хода; после нескольких скидочных прыжков следуют несколько концевых и снова вторая двойка со скидками. Нередко русаки ограничиваются двумя двойками, но бывают малики с восемью и даже большим числом двоек. Это во многом зависит от качества пороши и от по
კურდღელი VS მგელი, Идет охота на волков
